Нервно кивнув, Пьер скручивает руки на груди. Снова кивает.

— Спасибо, — всхлипывает беременная волчица. — Позволь ребёнка назвать твоим именем.

— Пьер, — нервно отзывается он, ещё сильнее краснея.

Вообще он странно принимает благодарность, даже скромняга Дьаар лишь опускал взгляд.

Едва благодарящая пара покидает гостиную, Пьер перепрыгивает через спинку дивана.

— Пойду исполнять распоряжение князя. — Сверкнув моим кривоватым портретом на хребте, он скрывается за дверью во внутренний двор и купальню горячего источника.

— Что с ним? — вопросительно взглядываю на Катю, в конце концов, они родственники…

Она беззаботно пожимает плечами:

— Наверное, в печали, что трусы любимые безвозвратно испортил.

Остальные с трудом сдерживают улыбки. И только мне тревожно.

На переднем дворе слаженно воют. Судя по звуку, там уже больше, чем восемь волчат.

— Да он сейчас всю детвору здесь соберёт, — качает головой Ламонт.

— Кто-то и молодняком должен заниматься. — Пожимает плечами Дьаар. — У Лерма времени мало, они пользуются случаем.

— Шли бы тоже занялись молодняком. — Катя кивает на дверь.

Но оба мужчины хватаются за мясо и изображают занятость. А я смотрю на дверь во внутренний двор. Неспокойно на душе. То ли просто общий страх, то ли амулет подсказывает, что надо пойти туда.

А что, если действительно амулет зовёт?

Или не идти?

Вздохнув, направляюсь за Пьером.

Он не моется. Стоит, прислонившись к стене, зажмурившись. Тень крыши закрывает его от алого света. Совсем рядом, за забором, порыкивают и повизгивают волчата и Вася. Пьер дышит глубоко, но его то и дело передёргивает.

— Что случилось? — Тоже прислоняюсь спиной к немного шершавому камню стены.

— Я панически боюсь огня.

— Это нормально.

Покачав головой, Пьер проводил ладонью по лицу и вздыхает:

— Ты слышала, как они называют нас старшими? Старшие — это представители правящих стай. Элита. Столетия отбора самых сильных, сообразительных, смелых. В то время как обычные оборотни, оказавшись в огне, теряют голову, мы должны сохранять присутствие духа. Должны спасать младших в эти мгновения их звериной беспомощности.

— У тебя неплохо получилось.

— Я боюсь огня, как какой-нибудь младший, и если бы ты не приказала, если бы ты не приказала как полноценная жрица — в огонь я бы не вошёл.

— Но ты вошёл и даже спас…

— Меньше всех.

— Ой, у нас не состязание пожарников-спасателей, — похлопываю его по плечу. — Главное, что ты помог.

Он дрожит под моей ладонью, зубы постукивают:

— Да я только сейчас осознаю, куда влез. Дом уже горел: крыша, стена, крыльцо. Я мог просто… — Пьер взмахивает рукой. — Остаться там… в огне.

Сползя по стене, он зарывается пальцами в волосы. До меня вдруг доходит, как близка была мучительная смерть. Лёгкие ожоги на руках отзываются пекущим зудом. Я тоже сползаю, обнимаю Пьера за плечи.

— Всё хорошо, — а у самой зубы постукивают, я сжимаю его мягкие волосы.

Пьер прав: мы могли погибнуть. Из-за моей глупости и самонадеянности в том числе. А ведь Чомор предупреждал об опасности огня. А я всё равно полезла. Дура! И себя могла погубить, и Ариана, и Пьера тоже.

— Тихо-тихо, — уже Пьер обнимает меня, помогая справиться с дрожью. — Всё закончилось.

Во рту солоно от слёз. Страх накатывает бьющими, холодно-горячими волнами, стискивает тело судорогами, и сердце гулко колотится в груди.

— Я такая глупая. — Слёзы срываются настоящим водопадом. Рыдания душат, но молчать невозможно. — Глупая-глупая, я же знала, знала, что не надо садиться в машину, что надо решить всё сразу, но села и… и… вот меня укусили, и я жрица, и это так глупо, я же простой человек, я ничего-ничего не понимаю. А огонь — мне же было нельзя, я же знала, я опять знала, что не надо делать… дура.

— Всё у тебя получится, — шепчет Пьер, поглаживая меня по голове, прижимая к обжигающе-горячему телу. — Ты умница…

— Глупая… — Мои жалобы и всхлипы утопают в шуме детской возни. Тоже мне, утешительница! — Совсем глупая.

— Ну если только совсем чуть-чуть, — Пьер усмехается мне в лоб. — Но всё кончилось хорошо.

— Чудом… И я стала жрицей, и у меня теперь фонарик на лбу, а я не просила фонарик на лбу. И мне теперь замуж надо. А я боюсь ошибиться. А вдруг выберу не того?

— А мы, думаешь, не переживаем? — шепчет Пьер.

— Но вы дома, — поскуливаю я. — А я… вдруг я не приживусь? Вдруг меня не примут?

— Тихо-тихо. — Пьер снова прижимает меня, и я отдаюсь на волю рыданий.

— Я боюсь суда, боюсь, что все будут считать, что Лутгард прав.

— Не бойся раньше времени…

— Домой хочу. — Дыхание перехватывает от ужаса. — Но у меня нет дома.

Зарывшись пальцами в мои волосы, Пьер заставляет посмотреть на себя. Он странно выглядит в красном свете луны с мерцающими зеленью зрачками.

— Ты жрица. Твой дом здесь.

Сердце ёкает. Опять накатывают слёзы, хотя в груди разливается тепло.

— Ну что мне ещё сказать и сделать? — Пьер смотрит в глаза. Наклоняется и осторожно касается губ.

Поцелуй его мягкий, ласковый. Он прихватывает то верхнюю губу, то нижнюю, и я невольно вовлекаюсь в игру прикосновений-посасываний. Пьер прижимает меня к себе, и я острее ощущаю силу его тела, мышц, и шёлк его волос в моих пальцах. Он ведь отлично целуется! Сердце предательски учащается. Чёрт, так приятно!

Ослабляя объятия, Пьер позволяет мне самой разомкнуть поцелуй. Запрокинув голову, вздыхает. С лёгкой улыбкой смотрит сверху вниз, сильно скашивая глаза.

— Ну как, успокоилась?

Фраза звучала бы обидно, если бы не сочувственные интонации голоса. Киваю:

— Спасибо.

Он приглаживает мои волосы, и в этом жесте, во взгляде и выражении лица много теплоты, которая мне сейчас очень нужна. Уткнувшись лбом в его грудь, повторяю:

— Спасибо.

— И тебе спасибо. Помогла мне поступить как старшему, а то позорно отсиживался бы в кустах. А теперь, наша дорогая жрица, позволь мне исполнить поручение князя.

Внутри меня будто дёргается струна, и лицо заливает румянцем: так стыдно за поцелуй. Хотя, с другой стороны, до официального выбора Пьер, как и остальные, у меня на проверке, и на поцелуи их проверить было бы разумно. Хотя под присмотром Ариана я на такое не решусь.

Погладив меня по плечам, Пьер поднимается с колен и помогает мне встать. Подмигнув, с разбегу бросается в красное отражение луны на воде. Выныривает, фыркая и улыбаясь:

— Всё будет хорошо.

И ему я почему-то верю даже больше, чем Чомору. Может потому, что улыбка у Пьера искренняя, и в глазах чистое тепло без примеси хитрости и высокомерия.

Для Пьера я жрица и волчица, несмотря на происхождение. А значит, надежда прижиться здесь есть.

— Спасибо, — я распахиваю дверь в гостиную.

— …поэтому все вы в любое время года желанные гости здесь. — Лерм устало мне улыбается. — И ты, жрица, и лунный воин. Если вдруг я не встречусь с ним, передай через князя приглашение.

— Конечно. — Оставив дверь приоткрытой, возвращаюсь на своё место на диване. — Всех спасли?

— Да.

На улице Вася шумно играет с волчатами, остальные едят, хищно посверкивая глазами. Причём Катя прихватывает мясо из чужих тарелок, одаривая оборотней льстивыми улыбками. Лерм устраивается на полу и выбирает себе кусок из вчерашнего угощения. То ли его стая ему мяса, как защитнику на постоянной основе, не поднесла, то ли он свою долю не захватил.

Их зверский аппетит пробуждает и мой. Я беру мясо из мисок Ариана. Интересно, как он это всё с собой потащит? Или ему доставят?

Мясо неожиданно вкусное и нежное. Не похоже на свежезабитое и в спешке зажаренное.

— Лерм, они твою кухню разорили, что ли? — взглядываю на него поверх сочного стейка.

— Ну а что было делать? — Разводя руками, Лерм трагично вздыхает. — Не заставлять же их готовить. Они бы вам с перепугу непрожаренное мясо дали, и тогда стыдно было бы уже мне.